Елена каламацкая дела семейные

Dating > Елена каламацкая дела семейные

Download links: → Елена каламацкая дела семейные → Елена каламацкая дела семейные

Тогда мать спросила гневно: — А ты чего же смотрела? Есть у нас один завсегдатай — Вилюй. Тэйла с недоверием посмотрела на друзей, устраивающихся на живых диванах, и хмыкнула.

Наверное, она сейчас уже жалела, что хвасталась санаторным питанием для Валика. Домовенок подскочил на месте. Не то, что у меня-то. Бездушдо очень подходили к нему. Ой, мерзкий и до денег жадный! Он не видел братишку четыре года и почти забыл его. Предсвадебная суета захватила с головой всех женщин. Женщины тоже не скучали и перенимали опыт ледонийской королевы. А если и остались какие-то беспризорники, то они сами вас найдут. Плюсы:легко читается,романтичные отношения нет откровенных сцен с сентиментальными нотками. По лесной дороге в окружении трех всадников ехала легкая карета. Поэтому прекрати хмуриться и нервировать Эвереста кислым выражением лица.

И кстати, хватит выкать, ты же принц. За свои грехи надо платить и если окружающие считают, что плата именно такова, то спорить он не будет. Лаен крутил головой, наслаждаясь красотой, которую можно увидеть только с высоты и, позабыв на время, что он кот, стал представлять себя птицей.

Дела семейные. Тэйла. глава 7 - Младшие братья и сестры принцев гармонично влились в коллектив воспитанников его величества и увлеченно лепили из глины или складывали фигурки из бумаги. Ружья этого он не выпустил даже тогда, когда тетка послала его здороваться с плачущей матерью, которая стала теперь для Валика теткой Марькой.

Он сопел, потому что уже сильно простудился на июньском речном ветру, и дышал ртом, выпятив вперед маленькие потрескавшиеся губы. Младший приостановился и подтянул съехавшие под круглый живот штаны. Младше он был всего на полчаса: братья были близнецами. Но сходство между ними почти не угадывалось. Валька, старший, был черненький, небольшой и смазливый. Загар только легонько тронул его узенькое, девочкино лицо, шеи почти не задел. А у младшего, когда он, добежав до реки, скинул рубашку, нельзя было бы найти на ворономтеле белого пятна. Волосы, просившие гребня и ножниц, желтели трепаной куделью. Но все-таки осторожно поднял одежду брата и переложил ее с чистого песка подальше под кустик, на еще более чистую траву. Они родились в один час, обоим было по девять лет, но младший казался старше: он был выше, нескладнее и, сразу видно, сильнее. Когда пошли в воду, он взял брата за руку, но тот стал вырываться. Младший мог бы сослаться на приказ тетки и матери, которые в один голос твердили: «Смотри, Васька, за Валечкой, на шаг от себя не пускай! » Но Васька смолчал, только крепче ухватил брата за руку. Пяткой он стал щупать дно и вдруг присел, ушел в воду с ушами. А когда вынырнул, в ладони у него была зажата маленькая усатая рыбка. Васька сунул ее брату в горсточку. Тот засмеялся и попросил: — Слови еще! Васька опять присел и встал с рыбкой в руке. Потом вылез на берег, сломил прутик и нанизал улов. Отдал брату и опять принялся за дело. Я щекотки не боюсь, а то бы и не словить. Тут он заметил, что брат, еще ни разу не окунувшийся, меленько трясется под ветром и слабая белая его кожа как бы стянулась и рябит. Тот затрясся еще больше, потом робко окунулся, крепко держась за Ваську. Небо было очень высоко, облачка расползлись, как овцы по выгону, и ветер никак не мог стабинуть их. Кусты занимались тихой ворожбой, в осоке бились стрекозы. Ниже того места, где купались братья, под ивой чернел омуток. Вода над ним стояла недвижная и тяжелая. Коряжистая нижняя ветка у ивы была заломлена: видно, кто-то хватался, нечаянно заплыв сюда. А Васька зорко смотрел за ним, готовый каждую секунду поймать тонкую, белую его руку. Он не видел братишку четыре года и почти забыл его. Вчера Вальку привезли из Москвы, белого, чистого и нарядного. И Васькой вдруг овладела мальчишеская нежность; он, младший, решил держаться за старшего. И повел Вальку смотреть кролика, который пугливо бился в ящике. Мальчишки бегали за этим кроликом по выгону, растопырив руки и крича. А из окна на них в четыре глаза смотрели мать и тетка. Они тоже были родные сестры, и тоже совсем не похожие. Мать была желтая, мешковатая и крикливая, как птица выпь. С теми, кого она любила или старалась задобрить, она говорила больным шепотком и подбирала ласковые, жалобные слова. Кого недолюбливала, на того кричала всегда, и крик этот тоже был жалобный, взыскующий. Близнецы родились перед самой войной. Матери шел уже тридцать шестой, двоих девочек она схоронила и больше детей не ждала. К тому же похварывала, муж пил, и житье было трудное. И все-таки, откричавшись и увидев мальчика, мать сказала радостно: — Ах ты мой родимый! Смотрите ручку-то ему не заломите. Но тут ей сказали, что еще не все кончилось, и она забилась в слезах. Парень-то рыжий да страшной какой-то… Милому сыну она выбрала и имя покрасивее — Валентин. Для второго годилось и попроще — Васька. И хотя криком братья-близнецы донимали мать одинаково, ей казалось, что младший и более горластый, и сосет злее, и мокнет чаще. На деревенских она ничем не походила: волосы у нее были острижены и мелко завиты на горячих щипцах. Она носила короткие платья с большим вырезом и за вырез затыкала сильно надушенный носовой платок. Глаза у тетки были какие-то соглашающиеся, ласковые. Звали ее Пелагеей, но с тех пор, как еще молоденькой девушкой попала в Москву, она стала Полиной. В голодную весну сорок шестого мать написала Полине жалобное, горькое письмо, просила родную сестру оглянуться на ее обстоятельства: мужа уже не ждет, с огорода прожить нельзя, а от двух маленьких ребят работать не больно пойдешь, да и состояние здоровья «все хужеет». Полина тут же приехала, привезла мешок ношеной одежды, пшеничных сухарей и мелкой, остро пахнущей селедки. Мать поела вдосталь и отекла, будто налилась вся желтой водой. Она точила горькую слезу и объясняла, что недавно пришел откуда-то их сосед Авдюшка Рязанов и сказал, что вроде бы муж ее Петр Разорёнов попался ему на глаза в одном из лагерей у немцев и что не иначе, как он там и «дошел». И какие это сейчас деньги? Сыта, правда… Работала Полина сестрой-хозяйкой при детских яслях. Мужа у нее не было, был какой-то человек, но распространяться про это она не любила. Не было у Полины и детей, и, может быть, поэтому она осталась такой спокойной и красивой. И, не дав сестре опомниться, сама решила: Я, Маря, крестника своего возьму, Вальку. Та заплакала: — Что же ты двойню-то разбиваешь!.. Но было ясно: ей жалко отдавать Вальку, и скажи Полина, что увезет Ваську, никаких слез не было бы. Братья-близнецы стояли рядом — галчонок Валентин, с узкиму нездоровым личиком, но красивенький, в мать, которая в молодых годах была первой девкой на деревне. И Васька — ржаная голова, широкое лицо в пестрой крупе веснушек. Он на полголовы был выше братишки, крепкорукий и лобастый. У маленьких ребят редко бывают зеленые глаза, а у Васьки как раз были зеленые. Он взглянул на мать, на тетку, увидел также, как вздрогнул и чуть зарозовел от радости Валька. Пока Валька собирал вокруг себя ребятишек и, вызывая у них на губы завистливую слюну, рассказывал про колбасу, Ваську мать отрядила рвать лебеду для поросенка. Поросенок был жалконький, волосатый. Он сидел в темных сенцах, пригороженный кое-как, но по слабости и не пытался вылезти из своего кутка. И, потрогав за маленький рыхлый пятак, сообщил: — А Валька наш уезжает. В Москву… На поезде… В первом же письме Полина сообщила, что Валечка ведет себя хорошо, ходит на детскую площадку. Ругаться по-деревенски она его отучила и очень просит сестру Марю не обижаться, что велела Валечке называть ее, тетку, мамой. Раз судьба так определила, пусть он привыкает. У нее у Марьки, еще сынок есть, а уж для Валечки она, Полина, ничего не пожалеет. А другим: — Сумела подластиться к ребенку, змея такая! Отлучила от меня парня!.. И грозила пятилетнему Ваське: — Не будешь слухаться, я и тебя отдам. Одолел ты меня совсем, съел начисто, буть ты неладен!.. Его, девятилетнего, она вела со станции за руку, несла на плече всю тяжелую поклажу, а у него в руках было только игрушечное ружье-автомат, из которого он целился по жаворонкам. Ружья этого он не выпустил даже тогда, когда тетка послала его здороваться с плачущей матерью, которая стала теперь для Валика теткой Марькой. Покажи-ка, Валенька, тете Марусе отметки свои. Полина, прежде застенчивая и молчаливая, теперь стала говорухой. В глазах и в голосе у нее кипела забота, гордость какая-то. Она сама принялась искать среди вещей школьный табель, где все четверки и пятерки, только по прилежанию четыре с крупным минусом. Усидчивости такой нет, но очень способный. И вдруг сказал: — Я цельную четверть пропустил: пальта не было. Полина чуть поменялась в лице. Наверное, она сейчас уже жалела, что хвасталась санаторным питанием для Валика. Прожили гости в деревне совсем недолго. Может быть, пожили бы и еще, но Полина вдруг сорвалась, заспешила: нечаянно услышала, когда дремала в сенцах на травяной подстилке, как сестра тихонько говорит старшему близнецу: — Валечка, не скучаешь ты без родной-то мамочки?.. Былочка ты моя цветочная… Видимо, уж слишком тоскливо говорила это мать, и Полина смолчала, сделала вид, что ничего не слышала. А вечером того дня стала поговаривать об отъезде. У матери с пасхи была собрана сотня яиц. Хотела сменять: сельпо за каждый десяток давало лист шифера, а из избы после дождя лоханкой выносили воду. Дала, не взглянув ей в лицо и как бы за спешкой не поцеловавшись. Васька неотрывно смотрел на ружье-автомат, но Валик крепко держал его и даже сделал движение, будто хотел спрятать за спину. Он пробежал немного за подводой, которая увозила на станцию гостей, и, когда вернулся в избу, увидел в ведерке рыбок-попов, которых он наловил брату на прощание и которых тот забыл. Кошка уже запустила туда лапу: два попа валялись на полу, еще слабо пошевеливаясь, а из-под лавки неслось урчание. На кровати, накрывшись с головой, в голос плакала мать. Только ты не плакай и не отдавай меня!.. Через восемь лет братья встретились на том же зеленом берегу. Васька лежал, закинув бурые руки под большую ежистую голову. Бесцветная майка, бумажные штаны в полосу, парусиновые башмаки с оборванными шнурками на босых ступнях. Валентин сидел, выбрав место почище, чтобы не запачкать темно-синий матросского кроя клеш. Белую тугую рубаху напрягал ветер, задирал синий воротник. Но загар на его узком большеглазом лице был по-прежнему слабый, неплотный. Отец у нее работает в Киеве, в театре. У них даже дача есть. Только когда Валентин показал ему фотографию девушки, Васька немногословно согласился, что девушка красивая. Много ведь артистов-то… — Ничего ты не понимаешь, — оборвал Валентин. На это Васька опять сказал задумчиво: — Вон Нинка Рязанова тоже в педагогический хочет. Боится, не сдаст… А Нюрка ихняя — на медсестру. Если в колхозе отпустят. Брат поглядел на него как-то иронически. На тот год в армию ведь… А пока на водителя сдам. Дома-то, чай, тоже кому-то надо… Он приподнялся и сел. Валентин видел, какие у Васьки большие, не юношеские руки, какие клещеватые пальцы, какие наеденные ржаным хлебом скулы. Ему вдруг стало жалко брата, но он не удержал просящееся наружу чувство собственного превосходства. А у меня академия морская впереди. И он встал во весь рост, словно принял строевую позу. Васька поднял зеленые глаза, прошелся по клешам, по белой матроске брата. Осенью шестьдесят первого приехала в деревню со слезами Полина. Не успев поздороваться и не попив с дороги чаю, принялась выкладывать свое горе: из училища Вальку отчислили. И теперь дальнейшую воинскую службу он отбывает в какой-то строительной части. Смысл происшедшего туго шел ей в голову. Бездушдо очень подходили к нему. Тогда мать спросила гневно: — А ты чего же смотрела? На отечное, по-прежнему нездоровое лицо матери легла какая-то желтая тень. Чего ты сюда теперь приехала? Чего тебе тут надо? Взяла ребенка, должна была до ума довести. Тем же вечером Полина, не успев даже сходить на кладбище к отцу и матери и не проводив престольного праздника, поехала обратно домой. А мать села писать письмо Васе, который уже нес первый год службу в Карелии, на границе: «С Валечкою у нас беда, загнали его неизвестно куда. Полька приезжала, говорит, начальство Валюшку погубило. Известно, что, кабы родная мать, такого бы не вышло, а ей какая боль?.. » Вася прочел материно письмо и ничего не понял. Но в письме был новый адрес Валентина, поэтому Вася узнал, что брата «загнали» не «неизвестно куда», а на Урал, и что Валентин к своей родной деревне ближе, чем он, Вася, на добрую тысячу километров. В письме к брату Вася без всякого подвоха, спросил как насчет той девушки, которая похожа на Тамару Макарову. Но Валентин ничего не ответил.